С.И.Гусев-Оренбургский. Глухой приход.

Трудно найти на свете место глуше Черновского посёлка. Разброcавшись тридцатью избушками своими у подошвы красного глинисто бугра вдоль берегов речушки, пересыхавшей летом, посёлок смотрел прямо на необъятную киргизскую степь, желтую летом, яркобелую зимой, всегда пустынную.
По ней и сто вёрст можно было проскакать и не встретить никакого жительства, кроме киргизских кибиток. За красным же бугром, в холмистой местности, тянувшейся до зеленоструйного Урала, не было станицы или поселка ближе сорока вёрст. Этой-то отдаленностью и объяснялось то странное обстоятельство, что в поселке с тридцатью дворами была собственная церковь. Сооружена она была попросту: к большой избе, поставленной у погоста, приспособили крошечную колокольню, повесили на колокольню игрушечный колокол.
И поплыл тоненький звон на простор степей.
Однако долго не удавалось заманить сюда священника или даже захудалого псаломщика. Если же псаломщики изредка появлялись, приходя пешком, с котомкой за плечами, голодные и злые, с указом консистории в кармане, то толку от них было мало: часы они служили по праздникам, но треб исправлять не могли. С крестинами, свадьбами, похоронами приходилось по-прежнему ездить за сорок верст и терять по несколько суток. Да и псаломщики, прожив недели две, таинственно исчезали. Епископ Макарий, при котором и была разрешена к постройке церковь, многим молодым священникам предлагал поехать туда, хоть не надолго, "потрудиться во славу Божию" но, видя неохоту и испуг их, будучи человеком добрым и мягким, не настаивал. Когда же приехал строгий Виталии, он послал в черновский приход первого же провинившегося священника. С тех пор и утвердилась за приходом слава “ссылки". Иногда епископ даже прямо предлагал:
- В монастырь... или в черновский приход!
Каждый месяц в черновском приходе менялся причт. То приедет старенький батюшка с трясущимися руками, вдовый и несчастный, попьет без просыпу недели две и уедет во-свояси: пасть к ногам епископа и проситься в другое место. То явиться новенький,
Только что посвященный иерей, еще мальчик с виду, в сопровождении такой же молоденькой матушки, начнет заводить строгие порядки... а недельки через три ни от порядков, ни от него самого следа не останется. Случалось потом, что месяца по три, особенно летом, не находилось новой жертвы епископской строгости для посылки в черновский приход, и приход пустовал. Надо, однако, заметить, что населявшие приход казаки были народ добродушный и к духовенству уважительный, готовы были делиться с причтом всем, чем только могли, но... как выразился один старый дьякон, ухитрившийся прожить на приходе целых два месяца:
- Ежели по шкурке со двора взять, тридцать шкурок выйдет... а какая им цена?!
Другой дьякон был несчастнее этого. Он проживал в черновском поселке уже полгода без всякой надежды перепроситься вскорости в другое место. Вместе со священником прежнего прихода он был под судом за повенчание жены от живого мужа: священника приговорили на год в монастырь, а дьякону предложили отправиться на псаломщицкую вакансию в черновский приход. Дьякон был семейный. Кроме весёлой и черноглазой дьяконицы у него был сын в духовном училище. Сам дьякон был человек плотный, высокий, громогласный, необыкновенно солидный и черезвычайно рыжий. Он не ходил, а выступал по приходу, хотя разойтись ему было совершенно негде.
Прихожане гордились дьяконом.
Полна церковь набиралась народу, когда дьякон служил часы. Голос его не умещался в церкви, просился на волю и гудящими отголосками уносился за окна, заглушая тоненькие звоны, отчего прихожане умиленно говорили:
- Не дьякон, а колокол!
Нарасхват звали дьякона, с дьяконицей, в гости, не знали: куда посадить и чем угостить.
- Отец дьякон! Мать дьяконица!
Усаживали на почетное место.
- Чайку, водочки... чем Бог послал!
Дьякон гудел.
- Мо-о-жно!
- Ватрушек, шанежки... может, яишенку соорудить?
Дьякон гудел.
- Похва-а-льно!
- Уж мы ведь так вас уважаем... и откуда нам вас таких Господь послал? Недавно мы киргизского барашка зарезали, а Миколаевна так вкусно умеет пельмешки делать... не состряпать ли?
Дьякон гудел.
- Добро-о зело!
И руководил пиром и беседой.
Он был искусник с серьезным видом рассказывать разные небылицы, от которых даже дьяконица, привыкшая к ним, покатывалась со смеху, прихожане же таяли и млели от удовольствия. Никогда нельзя было понять, когда дьякон говорит всурьез, когда шутит? Но от этого он только выигрывал в глазах прихожан, потому, что они часто не верили его былям, но верили небылицам. Послушать дьякона, так он и с наказным атаманом дружбу водил и у архиерея был принят в качестве почётного гостя.
- А отчего? — вопрошал дьякон. И указывал себе перстом на лоб.
- Ума палата!
Наказной атаман полюбил его, по словам дьякона, за то, что он развел на войсковых землях древонасаждение. В трех казачьих станицах служил, и такой лес развел, что раз наказной атаман-то ехал... да и заплутался.
- Кто, говорит, это здесь такой лес развел? Дьякон Косоротов!
- Это я! — показывал на себя дьякон. Заехал будто бы наказной то к дьякону, и спрашивает: - как это вы, о. дьякон, такой лес развели? Сколько я своих казаков заставлял разводить леса, ничего не выходило... а вы заставили! А дьякон будто бы отвечал: - как: случится бракоповенчание или другая важная треба, я первым долгом говорю: древо посади! Вот и насадили! С тех пор, как едет наказной через станицу, обязательно к дьякону заедет. И даже к себе в гости приглашал.
Прихожане замирали в чувстве почтительности.
- Ездили?
Дьякон солидно качал головой.
- Некогда было... не собрался.
Архиерей же, по словам дьякона, не мог и обойтись без него, — как чуть какое затруднение: — позвать Косоротова!
-Это я! — указывал на себя дьякон.
И советовался будто бы с ним владыка обо всяких мелочах: какого священника куда назначить и кого как наказать. Позовет в свои покои, распивает с дьяконом чаек и совещается. На недоуменный же вопрос прихожан: как всё-таки случилось, что дьякон за такое дело к ним попал и почему владыка его не защитил, а как будто даже и наказанию подверг? — дьякон непоколебимо; ответствовал:
- Испытует!
- Испытание, значит?
- Да. Хочет посмотреть: как я из сего затруднения выйду, с честью ли? Глядите, он даже сюда и священника не шлет!
Аргумент был неоспоримый. В самом деле, уже полгода дьякон, окруженный почетом, проживал в приходе, а за все время приехал сюда один только священник, да и тот немедленно впал в тоску и через три дня сбежал. Несмотря на всю сладость почета, дьякон стал весьма задумываться. Запасы были прожиты, а доходов не поступало. Да и какие же доходы, когда никаких треб не совершалось? Свадьбы на тройках с бубенчиками уносились в мглу степей — в другие приходы. Покойники на медлительных подводах проезжали мимо окон дьяконского дома, направляясь за сорок верст в поисках отпетия и наводя дьякона на грустные думы не только о тщете всего земного, но и о катящихся мимо дома его рублях и полтинниках. Что же оставалось? Сборы хлебом? Но дьякон обошел раз все тридцать дворов, и больше идти ему не захотелось, ибо, хотя все и подавали с удовольствием, набралось ровно восемнадцать пудов. Везти их продавать за сорок верст? Подводу нанимать?
-Вася, — говорила дьяконица, ибо дьякона звали Василием Ивановичем, — ведь скоро за сына платить...
Дьякон угрюмо гудел.
- Подожду-у-у-т!
Однако стал крепко задумываться.
Загнали его сюда, забыли его тут, сами в изобилии живут, а о нем и думушки мало. Они-то праведники? Грешнее он других, что ли? За что же должен претерпевать муку адскую раньше страшного суда Господня? Нет, должно быть, на их милость и надеяться нечего! Скоро отсюда и уехать не на что будет, придется с дьяконицей по полям пешком идти, а сына за спину посадить. Хоть бы какой захудалый поп приехал! Хоть бы малую толику денег раздобыть, да и уехать отсюда во свояси пока зима ещё не подошла, да дороги снегом не завалила. Как быть? Что делать? Видно, уж только на одного себя и рассчитывать приходится...
Что бы такое сообразить?
Дьяконица уж и поплакивать стала.
- Вася... Вася!
- Ну что еще тебе?
- Я скоро повешусь тут!
- Вешайся... сниму! — шутил дьякон.
Однако, уж и сам стал испытывать приливы диких мыслей. Томила его сила от бездеятельности. Хотелось горы ворочать, избушки перекидывать в молодецкой игре. А тут приходилось сидеть у окна целые дни, смотреть в желтую даль степей и распевать молебны для собственного удовольствия. Иногда дьякон не выдерживал. С яростью нахлобучивал широкополую шляпу, выходил за ворота, солидной поступью шествовал мимо изб по поселковой улице, а выбравшись за околицу на простор полей, шагал верстовыми шагами и бормотал угрюмые слова. Взбирался на курганы и с такими вибрациями орал на всю степь:
- Го-го-го-о-о-о!!!,  что взлетали галки из диких балок степных и в ужасе уносились на своих черных крыльях, суслики же и барсуки выползали из нор и с удивлением посвистывали. В одну из таких прогулок дьякону пришла блестящая мысль.
Он вернулся возбужденный и веселый.
- Варюха-а-а!
И когда дьяконица прибежала со всех ног, распорядился.
- Ставь самовар!
- С чего такую рань?
- Сейчас гости будут!
Сам скрылся.
Вскорости к дьяконову дому ото всех изб поселка потянулись прихожане. Набралась полна горница почтенных бородачей. Угощал чаем. Водку же и закуску, по условию, принесли с собою сами. Все с любопытством ожидали: что скажет дьякон?
Дьякон солидно разгладил бороду.
- Друзья! — начал он.
Все притихли.
- Сколько у вас браков предполагается в это воскресенье?
Прихожане потолковали между собой, сосчитали по пальцам.
- Восемь, о. дьякон. Нынешний мясоед свадьбами обилен. У Митрюхиных, у Петровых свадьба, Хорек женится. Вдовуха Микулина тоже...
- А сколько вам у благочинного свадьба обходится?
- Двенадцать рубликов берут.
- С бедных и богатых?

- Не разбирают.
- А еще?
- Дьякону три рубля. В церковь рубль.
- А поездка во что обходится?
- Да, в денежку! Худо-бедно пять целковых истратишь...
- Без угощения?
- Угощение особо. Благочинному приходится бутылочку... да гуська. Дьякону бутылочку, да курочку. Псаломщику... Сторожу, чтобы церковь отворил.
- Та-а-к, — посмеивался дьякон, — стало быть, четвертная выскочит?
И он чему-то радовался, к удивлению прихожан и дьяконицы. Он даже весело потирал руки, продолжая спрашивать.
- А младенцев много накопилось?
- Дюжинка наберется, о. дьякон.
- Тоже в воскресенье повезут?
- Когда же больше!
- А сколько благочинный за крестины берет?
- Рублик!
- Только?
- А проезд сколько обходится! Худо-бедно два рубля!
Дьякон радовался.
- Хорошо... хорошо! Чудесно!
И вдруг нахмурился.
- А кобылки много на полях?
Прихожане совсем впали в недоуменье. К чему человек разговор клонит, чего с младенцев, да свадеб к кобылке метнулся?
- Замучила, — однако же ответили они, — да и как ей не быть, когда за всё лето на полях молебствий не было! Ведь нынешний год даже и скот не освящен!
- Н-ну... хха-хха!
Дьякон рассмеялся.
Потом величественно поднялся над столом.
- Сколько мне дадите за каждую свадьбу?
На него смотрели в удивлении.
- По пятнадцать рублей дадите?
- О, дьякон... да что ты будешь делать?
- Повенчаю!!!
Прихожане впали в остолбенение, а дьяконица всплеснула руками и замерла. Она всегда думала, - что у мужа ее ума палата, теперь же убедилась в этом больше прежнего, хотя еще и не понимала в чем дело. А дьякон продолжал рассчитывать.
- За восемь свадеб сто двадцать рублей. И больше никаких расходов. Дальше. За дюжину младенцев двенадцать рублей. И никуда ехать не надо. Еще. Освящение скота? Восемь рублей. Полевой молебен? Десять. Итого сто пятдесят рублей. Не дорого?
- Чего бы дешевле...
- Дальше...  Достал бумагу и карандаш, - Хождение по домам с иконами. Кто какие молебны служить будет? Отвечайте.
И принялся составлять список. Любопытство прихожан разгоралось.
- Уж не хочешь ли ты, о. дьякон, откуда священника пригласить? — спросил старый казак, - ни за што за эти деньги такую даль не поедут. Всё равно присчитают, что ты пропустил. Да побоятся и у благочинного доход перебивать. А и согласятся... тебе ничего не останется!
- Двести! — подсчитал дьякон вместо ответа. И с веселым видом выпрямился.
- Теперь слушайте мой приказ. До субботы эти деньги собрать! Положить к старосте в церковный ящик. Запечатать! К утру субботы что б была у меня тройка лучших коней! Кажется у старосты лучше всех?
- Можно! — сказал староста.
- И двое верховых!
Дьякон засмеялся, потирая руки.
Больше он ничего не захотел объяснять, несмотря на все расспросы. Прихожане разошлись взволнованные любопытством, в предчувствии чего-то необычайного. И слава дьякона разрослась еще больше: никто не сомневался, что для него всё возможно и что он сделает всё, что задумал. А что он задумал? — об этом шли бесконечные и волнующие толки. Деньги были собраны, положены в ящик и торжественно запечатаны. Походило, что дьякон держал пари и все прихожане были свидетелями.
Подошла нетерпеливо жданная суббота.
Утром тройка Старостиных коней, с веселым звоном колокольчика, промчалась по поселку и бодрым скоком понеслась по степным дорогам по направлению к тракту. С увала на увал перематывалась тройка. За ней скакали верховые в пестрых рубахах, раздуваемые ветром. В повозке сидел дьякон со старостой. К задку повозки был крепко привязан короб с самоваром и закусками. Староста тщетно пытался узнать: в какое такое путешествие собрался дьякон. Дьякон с задумчиво-веселым видом озирал степные просторы и отмалчивался. Только, когда проскакали тридцать верст, и вдали показались телеграфные столбы тракта, а за ними сверкающий плес Урала, дьякон, посмеиваясь, сказал:
- Вот здесь хорошую можно засаду устроить.

- Чего? — воззрился староста.
- Разве ты никогда, Иван Спиридоныч, в степи не служил?
- Бы-ы-л...
- На сартов засаду не устраивал?
- Случалось... да ты это к чему? — дивился староста, — на кого засаду устроить хочешь?
Дьякон взглянул победоносно.
- На попа!
И принялся хохотать.
На берегу реки, близ дороги, они постлали ковер расставили на нем закуски, вскипятили самовар и принялись угощаться, коротая время разговорами. Уж было за полдень, знойно. Степь курилась. Широкий плес Урала был зеркально светел, то и дело по водной глади расходились круги от плеска крупной рыбы. По дороге тянулись подводы, проезжали купцы на станичные ярмарки, ползли с возами сена или хлеба казаки, поднимая тучи белой дорожной пыли. Дьякон задумчиво, из-под руки, то и дело высматривал даль дороги и, взглядывая на старосту, пожимал плечами. Уже они кончали второй самовар, как забрянчал колокольчик и из-за пригорка появилась пыльная повозка, влекомая парой взмыленных коней.
Дьякон вышел на дорогу.
- Стой! — сказал он, загораживая путь.
- Что случилось? — спросил ямщик.
- Застава!
Он подошел к повозке. И чуть не отскочил.
Оттуда выглянуло на него знакомое, сердитое лицо со щетинистыми усами и вздувшейся бородой. Дьякон смутился, но тотчас оправился.
- Отцу благочинному, — прогудел он, — много лет здравствовать! Откуда и куда проезжать изволите? Благочинный смотрел сердито.
- Черновский дьякон?
- Он самый.
- Чего ты тут делаешь? Зачем меня остановил?
Дьякон усмехнулся.
- Почтение засвидетельствовать!
Благочинный с недоумением смотрел на ковер с самоваром и закусками.
- Рыбу, что ли, ловишь?
Дьякон подмигнул.
- Перетяг поставил, карася выжидаю.
- Ну и жди, а меня не задерживай, я к службе тороплюсь.
И благочинный приказал ехать дальше.
Дьякон, посмеиваясь, вернулся к старосте.
- Попал карась, да не тот!
Прошло еще часа два. На дороге показалась дребезжащая тележонка, клячей правил дремлющий казак, а в тележонке на сене сидел столетний старичок в зеленом подряснике. Дьякон остановил подводу, подошел к старичку, с недоуменьем оглядел его испещренный заплатами подрясник и маленькое сморщенное багровое лицо, как пухом покрытое белым волосом.
- Дьякон... или священник?
Старичок с трудом проговорил.
- С...вященник!
Дьякон возрадовался
- Откуда?
- Из Б...огдановки.
- Куда ж едете?
- В г...ород, к епископу, просить, чтоб...бы снял запрещение.
Дьякон всплеснул руками.
- Под запрещеньем?!
- Д...да!
Дьякон смотрел с унынием: опять не то. И он дивился, что такой ветхий старичок под запрещением, хотя уже но нетвердому разговору его видел — отчего это. Он предложил ему отдохнуть и разделить трапезу. Старичок оживился и ответил на приглашение с охотою. Даже речь его на некоторое время получила связность. Однако вскоре же дьякону пришлось его уложить в телегу на сено и возница с миром тронулся дальше.
- Не везет! — говорил дьякон.
Уж солнце стало клониться к западу и дьякон с отчаянием поглядывал на дорогу, как вдруг из-за пригорка вынырнула высокая гнедая лошадь, запряженная в новенький тарантас, по городскому образцу, с крыльями. В тарантасе сидел молодой священник с сухим, неприятным лицом, озабоченным и сердитым. Он сверлящим взглядом посмотрел на дьякона, преградившего путь, и крикнул высоким, резким голосом.
- Что вам надо? Кто вы такой?
- Служитель Божий, — ответствовал дьякон.
- Посторонитесь с дороги!
- Не могу.
Духовный вспыхнул.
- Что за непристойные шутки!
- А мы шутки отбросим в сторону и серьезно поговорим. Из какого прихода будете?
- Вам что за дело?
- Потом объясню.
Духовный впивался в него взглядом.
- Странно, странно... Я, Никольского поселка священник Поливанов, а вы кто такой?
Я, Черновского прихода дьякон Косоротов. Честь имею представиться.
Дьякон снял шляпу и солидно поклонился.
- Бонжур!
- Что такое, что такое?.. - кричал духовный сердитом недоумении, - что вы такое говорите? Зачем остановили? Я к службе тороплюсь. Что за знакомство на большой дороге! Какие ваши цели? Кабы не духовная одежда ваша, Бог знает, что подумать можно...
Он глядел уже с опаской на подходившего дьякона.
- Слезайте, - сказал спокойно и повелительно дьякон, - я вас давно поджидал. Имею секреты, от самого владыки исходящие. Поговорить надо.
Священник с ужасом смотрел на дьякона.
- От владыки? — еле выговорил он.
- Да, да. Слезайте!
Священник совсем растерялся.
Не спуская глаз с дьякона, он слез с тарантаса и покорно последовал к ковру с закусками. Необычайность обстановки, какие-то вести от владыки на большой дороге ошеломили его, потому что на совести его не всё было спокойно.
- Не по Михайловскому ли делу? — спросил он шепотом.
Дьякон пытливо посмотрел на него. И кратко ответил.
- Да.
Духовный весь сжался и стал тише воды. Он с ужасом наблюдал, как дьякон отдавал какие-то распоряжения верховому и старался представить в растерявшемся уме своем: откуда появился этот таинственный дьякон и что за связь у него с епископом Стало-быть, была погоня за ним и дело повернулось весьма серьезно? Он покорно принял из рук дьякона стакан с чаем, даже попытался пить его, хотя сейчас же и обжегся, но не подал виду. Робко наблюдал он за дьяконом, как тот солидно, не торопясь, наливал себе чаю, и весь вздрогнул, когда дьякон громогласно рявкнул:
- Запрягать!
И дьякон солидно принялся за чаепитие.
Было тихо. Река монотонно шумела на перекатах и всё плескалась в ней большая рыба. Солнце начало краснеть и опускаться к закату, бросая на степь багрянец. Звякали колокольчики, — староста с работником запрягали лошадей.
Духовный прервал молчание.
- В чем же дело?
Но едва он это произнес, как вскочил подобно ужаленному ядовитым змеем. По дороге клубилась белая пыль и в облаках этой пыли уносился в неведомую даль его тарантас под экскортом двух верховых. Растерявшийся духовный бросился за ним, но, увидя тотчас всю тщету своей погони, обернулся к дьякону с опрокинутым лицом.
- Что это значит?
Это значит, — спокойно отвечал дьякон, — что ваш работник поехал в Никольское.
- Зачем?!
- С письмом к вашей матушке, что вы до понедельника не вернетесь.
Батюшка совсем растерялся и перепугался.
- Почему? — еле выговорил он.
- Потому что вы арестованы.
Дикая мысль простучала в голове священника: так значит это правда, это епископ послал за ним и сейчас повезут его на страшный владычный суд, не помогли никакие хлопоты... Ноги его подогнулись и он невольно оперся рукою о повозку.
А дьякон вежливо раскланялся.
- Извините, батюшка... но мера сия необходима. Мы в черновском приходе полгода живем без священника. Треб накопилось невобразимое количество. Благочинный же, заведующий приходом, не ездит туда. Другие священники опасаются благочинного. Путь к ним ко всем больше сорока верст, да и берут они сверх меры. Зачем же тогда и церковь в Черновском, рассудите. Вот мы и решили, на совете старейшин...
По мере того, как говорил дьякон, страх батюшки прошел, но зато ярость даже подняла волосы на голове его. Он сделал к дьякону несколько шагов, широких и несуразных, остановился, откинул руки, сжал их в кулаки, выпятил грудь.
- Ка-а-а-а-к! — закричал он, обма-а-н! Похи-щение... на большой доро-о-ге?!
Дьякон развел руками.
- Необходимость.
- А секреты владыкины?
- В том и секреты его, что попа не дает. Батюшка, в припадке ярости, ухватился руками за голову и принялся отчаянно ругаться и грозить. Ругался он артистически, с употреблением славянских слов. Он грозил судом епископа, грозил жалобой губернатору, святейшему синоду, правительствующему сенату. Упоминал даже более высокие места. Наконец, исчерпав весь запас жупелов земных, обратился к небесным и стращал судом Божиим и муками ада. Дьякон спокойно и молча, скрестив руки, принимал на себя поток бешеных слов. Когда же были готовы лошади, он с поклоном указал на повозку.
- Пожалуйте, милости прошу.
Ничего не оставалось батюшке, как сесть, что он и сделал, продолжая ругаться. Он ругался всю дорогу, совершенно не смолкая, ругался до хрипоты в голосе. Очень это был сердитый и раздражительный человек. Он ругал дьякона, старосту, ямщика, перебирал всё начальство, которому будет жаловаться. Наконец, принялся корить лошадей за то, что плохо бегут, и повозку за ее тесноту и неудобство. Дьякон молчал.
Ему казалось, что около него жужжит большая муха, попавшая в тенета, он дремал и просыпался от этого жужжанья. Надоело это ему страшно и, когда батюшка на минуту примолк, он сказал потихоньку:
- Ведь вы получите пятьдесят рублей... разве этого мало?
Батюшка продолжал ругаться, но уже значительно тише.
В два часа ночи отчаянный звон тонкоголосого колокола взбулгачил весь поселок. Собрались в церковь все, от мала до велика, словно в большой праздник, и с удивлением увидели сердитого священника, бродившего в облачении по церкви в сопровождении дьякона со свечей и яростно махавшего кадилом.
Служба продолжалась долго и торжественно.
Дьякон превзошел себя, произнося ектений в октаву и с раскатом. Даже стекла по временам отзывались. На литии он раздельно и ясно читал поминанья и произносил имена с таким чувством, что бабы плакали. Увлекся под конец службой и батюшка. У него оказался недурный голос. За обедней он, по совету и просьбе дьякона, произнес проповедь на тему о малом стаде, которому не надо бояться, ибо Христос всегда с ним. Обедня кончилась на рассвете, и уже на обширной площади дожидались благословения стада коров, быков, лошадей, овец и десятка два верблюдов, подобно жирафам вытягивавших шеи.
Батюшка вышел на площадь.
Он уже смирился и во всем слушался дьякона. Терпеливо благословлял он и кропил святою водой мятущихся животных и звонким голосом пел призывы к святым. Потом пели по избам бесконечные молебны, со вздохом облегчения усаживались за столы, угощались, выпивали, и шли дальше уже более веселыми ногами. Наконец отправились в поля. И вернулись только вечером, усталые, но довольные. Прошли прямо в церковь. И, когда здесь, в присутствии всех прихожан, была сломана печать на церковном ящике, пересчитаны и вручены дьякону деньги, а он в свою очередь отсчитал и вручил батюшке пятьдесят рублей, батюшка даже расчувствовался и принялся пожимать руки дьякону.
- Забудем распрю свою!
Дьякон взглянул недоверчиво.
- А вы забудете?
- Конечно! — отвел батюшка глаза.
Но дьякон ему не поверил. Он почтительно усадил его в ожидавшую подводу и долго в задумчивости смотрел ему вслед на клубившиеся столбы пыли.
- Фру-у-кт! — гудел он.
Через неделю дьякон прощался с приходом. Жалко было прихожанам отпускать его, да они понимали безвыходность положения.
- Уж мы такие несчастные! — говорили они.
Жалко было и дьякону расставаться.

- Будь я священником, не ушел бы... ведь мне немного надо.
- А зачем же дело?
Дьякон коснулся пальцем лба своего.
- Всем я хорош, одним не вышел: не имею образования... из простецов!
И он уехал.
...Он был уверен, что епископ наконец смилуется: не погибать же с голоду! А ведь он полгода терпел. Но по мере того, как он приближался к городу, уверенность его таяла и сменялась неопределенными опасениями, ибо видел он, что слава о похищении на большой дороге священника разбежалась уж чуть ли не по всей епархии. Иные прямо встречали его:
- Вот он... вот... похититель!
Иные же только рассказывали ему об удивительною приключении, не подозревая, что он и есть герой, ибо не знали имен. Когда же дьякон вошел в архиерейскую приемную и увидал выходящим с приема Никольского священника, он почувствовал, что дело его плохо. С душевным трепетом вошел он в обширную залу пред лицо епископа. Но, к удивлению его, строгий Виталий встретил его без гнева. Он только томительно долго смотрел в лицо ему, перебирая четки сухими, нервными пальцами. Потом о чем-то отдал распоряжение келейнику. Через минуту в зале появился Никольский батюшка. Епископ сказал ему со строгим спокойствием.
- Повтори свое обвинение!
Батюшка растерянно стал объяснять, как его остановили на большой дороге, обманули и похитили. Епископ взглянул на дьякона.
- Объяснись!
Дьякон подробно и без утайки рассказал всё как было, свои мотивы и обстановку похищения. Епископ чуть-чуть улыбнулся. И вдруг набросился на священника:
- Пошел вон, ябедник! Я еще - тебе припомню михайловское дело!
Священник побледнел. И поспешил скрыться. Епископ глянул на дьякона.
- Хвалю за находчивость! — сказал он.
Дьякон расцвел.
- Перепрашиваться приехал?
- Да, владыко. Трудно без священника.
- И тебе трудно, и прихожанам трудно, знаю. Хочешь исполнить просьбу своего епископа?
- Хочу, владыко!
- Поезжай туда священником!

Рассказ взят с сайта http://proza-pravoslavie.narod.ru/gluhoi_prihod.html