Ольга Рожнева. Монастырские встречи

Дорогие читатели и посетители нашего сайта, мы публикуем отрывки книги известного православного автора Ольги Рожневой о встречах в Оптиной пустыни, Шамординской обители и святых местах поблизости от нее. Они касаются и православной жизни в великий пост, и многих других сторон духовной жизни, и церковных событий. Полностью книгу можно посмотреть на портале Азбука Веры.

Матушка подарила мне чётки матери Сепфоры. Чётки — подарок непростой. По ним молиться нужно. Они ко многому обязывают. А какая из меня молитвенницы?! Матушка смотрит на меня с улыбкой и вспоминает:

— Сплю я однажды крепко, а мать Сепфора будит меня: «Вставай, Пантюша, ну что ты спишь?! Меня обокрали!» Поднимаюсь и иду, куда она показывает, в угол комнаты, а там у комода бесята матушкины чётки утащили и возятся с ними. Сами размером немного побольше кошки и в синих штанишках.

— Матушка! Ты что, их видела?!

— Старице духовный мир открыт был. Она всё видела. А по её молитвам и мне Господь открывал. Матушке бесы часто козни чинили. Она, бывало, скажет: «Ох, и надоели мне эти мальчишки в штанишках!» «Мальчишками» их иногда называла.

— А тебе было страшно?

— Рядом с матушкой мне страшно не было. Она была очень мужественная. Духовный воин. И меня учила быть мужественной. Она молится, и я с молитвой подошла, бесята врассыпную бросились. Я чётки подняла и матушке отнесла.

С опаской гляжу на подарок. Уж не эти ли чётки воровали? А мать Анастасия улыбается.

Господь сильнее

— Что, вообще страшно не было?

— Без матушки Сепфоры было и страшно… Поехали мы как-то на похороны матушкиной старшей дочки Александры в Загорск. Я и мать Иоанна. Мы тогда ещё были монахинями. Мать Иоанна поднялась в дом, а я осталась одна на улице. Стою и чувствую — кто-то сзади мне руки на плечи положил. И такая страшная тяжесть! И ужас почувствовала. Голову назад немного повернула, смотрю через плечо — бес! Лапы мне на плечи положил и в глаза смотрит в упор. Я ничего страшнее этого взгляда в жизни не видела. А в голове сразу — пустота. Ни одной молитвы вспомнить не могу. Только ужас леденящий… С трудом вспомнила и прошептала: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его…» — и бес тут же пропал.

Возвращаюсь домой, мать Сепфора мне двери открывает и — с порога:

— Ну что, посмотрела, какие бесы бывают?

Мать Анастасия молчит, вспоминает, видимо, переживая всё заново. Потом продолжает:

— Как-то в дом к нам стали ломиться какие-то мужики пьяные, бандиты, что ли, целая банда прямо. Матушка начала молиться — и тут же все исчезли. Тишина. Я спрашиваю: «Так это не люди?» А она: «Нет, Пантюша, это не люди». Учила меня, чтобы я не боялась. Нельзя бояться. Господь сильнее. Нужно быть мужественной.

В храме Всех святых в Туле стоим мы как-то с матушкой. А к нам подходит бесноватая. И начинает нас спиной прижимать к стене. Они, одержимые, бывают очень сильными. Так нас прижала, что мне уже дышать нечем. А матушка ждёт, не молится, хочет меня научить. Говорит: «Молись, Пантюша! Я буду Божией Матери молиться, а ты молись Николаю Чудотворцу!» Я еле-еле руку высвободила и крестное знамение наложила, как эту бесноватую от нас отбросило и понесло волчком на улицу. Так она больше около нас и не появлялась.

Как птичка летала.

— Матушка, а тебе рядом с такой подвижницей тяжело было?

— Нет. Совсем не тяжело. Матушка к себе была строга. А к людям она терпеливо относилась, с пониманием. Знала меру каждого.

Я слушаю и вспоминаю святых отцов: «Чем выше человек в духовном отношении, тем он строже к себе и снисходительнее к окружающим». А мы часто поступаем наоборот. Для себя находим всевозможные отговорки, легко извиняем свои такие «милые и невинные» слабости, ссылаемся на искушения, обстоятельства… А к окружающим строги и придирчивы…

А матушка продолжает:

— Мать Сепфора меня отправляла первое время в Оптину. Оптина тогда только восстанавливалась. Я готовила очень вкусно. Вот и несла послушание на кухне и в трапезной. На Пасху делала три котла по пятьдесят килограмм Пасхи и по пятьсот куличей. Вкусно получалось с молитвой-то!

— А для матери Сепфоры тоже готовила?

— Ну а как же! Она ела очень мало. Супу — три ложки. Ни больше и ни меньше. У неё такая чашечка маленькая была. Она скрывала, что мало ест. Бывало, скажет, что поела уже. Или сидит вместе со всеми за столом, пока другие тарелку супа съедят, она — пару ложечек. А вроде ест со всеми вместе. Все свои подвиги старалась скрывать, и молитву, и пост.

Сама ела мало, а очень любила угощать. Я привезу ей из монастыря подарки: конфет, печенья — а она радуется: вот, дескать, пустячки привезли! Сладости пустячками называла. Тут же всё и раздаст на гостинцы.

А один раз на Рождество собрали матушке подарки, а келарь ошибся и не тот пакет дал. Я приезжаю к матушке радостная: «Я тебе подарки на Рождество привезла!» Открываю пакет, а там только булки хлеба. А куда нам столько хлеба?! «Вези, Пантюша, хлеб назад!» Возвращаюсь с хлебом, а там уже келарь из дверей выбегает, извиняется. Сам понял, что ошибся, и другой пакет выносит с подарками. Привезла я это матушке, а она тут же всё и раздала.

Да, рядом с матушкой я никакого горя не знала. Она обо мне заботилась. Иногда я на исповедь ездила в Загорск, в Троице-Сергиеву лавру. Исповедаюсь, причащусь, возвращаюсь назад, а матушка мне тут же всё расскажет: у кого исповедалась, о каких грехах забыла рассказать. Конечно, я не нарочно забывала-то. А тут матушка всё напомнит, я в следующий раз их и исповедаю. Так что мне с матушкой очень хорошо жилось. Как птичка летала.

Искушение.

К нам приходит гостья. Она прихожанка местного храма и пришла проведать матушку. Но матушка особенно с ней не разговаривает. Просит угостить гостью и проводить её. Гостья пьёт чай на кухне и, заметив мой ноутбук, на котором по благословению я работаю для Оптинского книжного издательства, авторитетно объясняет мне, что компьютера касаться нельзя — в нём бес. И в телевизоре бес. И в сотовом. И вокруг одни бесы.

Работала она в больнице медсестрой, но ушла, потому что там ИНН, а он — бесовский.

— В ИНН хорошего ничего нет, — сдержанно соглашаюсь я. — Но ведь можно не принимать его. За это с работы не выгоняют. Неужели все верующие должны уходить с работы?! Кто же будет лечить наших родных, учить наших детей, выращивать хлеб — одни атеисты, что ли?

— А в наше время и лечиться нельзя! Прививки — бесовские. А также все лекарства. Старцы предупреждали, что в наше время только травами лечиться можно будет и никаких лекарств. И антибиотики — тоже бесовское, нечего схимонахине уколы делать.

Я пытаюсь возражать, но меня не слушают.

После ухода этой странной гостьи у меня в голове навязчиво продолжается спор с ней, и я нахожу аргументы, которые доказывают мою правоту. Успокоиться никак не могу. А ведь читала, что один из признаков идущих извне бесовских помыслов — их навязчивость. Иду к матушке:

— У меня такая брань против этой сестры! Она всех осуждает!

— Никого она не осуждает! И мы её осуждать не станем! — матушка прерывает меня и даёт понять, что разговор закончен. Я понимаю, что осуждать мы не будем.

— Ну-ка, иди сюда, деточка! — матушка ласково гладит меня по голове. — Не слушай её. Забудь всё, что она наговорила. Ну, всё, успокоилась?

И я чувствую, как брань отходит. И я больше не вспоминаю об этой странной гостье.

А вечером мать Анастасия говорит задумчиво:

— Мать Сепфора людей сразу чувствовала, знала, кто чем дышит. Ещё в дверь не вошли, а она уже знала, кто придёт. Как-то пришла одна женщина. Пока она в прихожей раздевалась, мать Сепфора головой качает и тихонько говорит: «Ох, как пахнет тухлыми яйцами. Ужас-то какой». А я отвечаю: «Ничем и не пахнет, матушка, с чего ты взяла?»

А женщина эта как раскрыла рот, так и начала ругать всех. Такая злая оказалась! Очень злая! Ушла она, а я потом всю ночь уснуть не могу. Отчего — не знаю, только нехорошо мне как-то. А матушка мне говорит: «Ну, что сейчас почувствовала? Вот эта женщина такой след оставила от себя». А я думаю, даже у простых людей душа чувствует зло, а для старицы, наверное, это гораздо сильнее ощущается. Вот и матушка злословье, злость ощутила как отвратительный запах тухлых яиц.

Но это был не отец Амвросий.

Дни бегут. Они наполнены мелкими хлопотами. Но эта хлопотливость освящается молитвой. Начался Великий пост, и мы с матушкой читаем кроме обычного правила Канон Андрея Критского. А перед Каноном она даёт мне читать толстую тетрадь, где аккуратным и красивым почерком написаны толкование и поучения святых отцов. Эти записи делала сама матушка. И сейчас она просит меня читать как можно больше.

Толстая книга с повечерием, заутреней мне кажется такой длинной, а больная, с температурой, матушка слушает слова Канона, как будто пьёт живую воду. И я так остро чувствую свою собственную немощь, потому что для меня молитва — труд, к которому мне нужно себя принуждать. А для неё — радость и счастье.

— Матушка, я устала, всё, больше не могу читать.

— Олечка, ну, давай ещё немножко.

— Как же это трудно — постоянно молиться!

— Да какая там у меня молитва! Вот мать Сепфора — она жила молитвой, дышала ею. Для неё духовный мир был как открытая книга. Передохни, а я тебе расскажу, что вспомнила.

Вот как-то раз мы с матерью Сепфорой были в Оптиной. Её уже почитали как старицу. Когда в конце службы прикладывались к мощам преподобного Амвросия, обретённым в 1988 году, братия матушку всегда вперёд пропускала. Мощи тогда находились в деревянном гробу.

И вот как-то раз матушка наклонилась к мощам и стоит так. Две минуты стоит, три. Я уж думаю, может, ей плохо стало. Тихонько беру её за локоть. А она меня немножко так оттолкнула, сделала знак, чтобы я не мешала, и дальше стоит. И братия ждёт.

Наконец поднялась матушка, вышли мы с ней на улицу, а у неё такой вид необычный. Ну, думаю, старица что-то видела. А она мне и говорит: «Ну, что же ты мне помешала-то! Я ведь в первый раз батюшку увидела. Лицо его. Но это был не отец Амвросий!» Больше ничего не сказала.

— А кто же это был?

— Это был старец Иосиф, верный ученик и келейник батюшки Амвросия.

— Матушка, ты уверена, что правильно это запомнила?

— Конечно!

— Подожди меня немного, я документы хочу посмотреть.

Получается, что матушка Сепфора знала об ошибке? Что-то я не помню такого, а ведь читала об обретении мощей Оптинских старцев. Я иду к себе, включаю свой ноутбук, выхожу в Интернет через модем и довольно быстро нахожу статью монаха Марка Хомича на сайте «Православие.ги» и нужный отрывок.

Внимательно читаю: «В результате обсуждения ситуации при раскопках 1998 года довольно скоро стало понятно, что произошла ошибка в рядах захоронений еще в 1988 году. И, таким образом, 16 октября 1988 года были обретены и выставлены для поклонения мощи старца Иосифа, а не преподобного Амвросия (как считалось ранее)».

Я читаю дальше статью и как будто переношусь в Оптину, радуюсь вместе с братьями, что теперь обретены и опознаны все мощи правильно. И ошибка-то была как бы не случайная, а символическая. «Братия вспомнили моменты из жития старца Иосифа, в которых говорится: «Жил при Оптиной пустыни древний старец-прозорливец, отец Пахомий, блаженный. Он очень любил отца Иосифа; и когда тот был еще простым монахом, отец Пахомий всякий раз, как с ним встретится, непременно попросит у него благословение. “Отец Пахомий, да я не иеромонах”, — улыбнется ему отец Иосиф. “Удивляюсь, — ответит Пахомий. — Отец Иосиф все равно что отец Абросим”.

Одна раба Божия, юродивая, была у старца Амвросия и, увидя отца Иосифа, сказала ему: “Вот было у одного старца два келейника; один из них и остался на его месте”. Умре отец его, и аки не умре: подобна бо себе остави по себе. (Сир. 30:4)».

И потом я сижу и думаю, что келейник и достойный ученик старца становится подобным своему наставнику. А ученица — старице.